Те, кого самый грозный враг не заставит встать на колени, сейчас, преклонив правое колено на асфальт плаца, склонили непокрытые головы. Фуражки лежат у каждого на левой руке перед грудью. Прощание со знаменем академии — священный ритуал. Чеканя шаг, вдоль присевшего строя знаменосцы проносят боевое знамя…
— Курс, встать! — командует в микрофон генерал-майор Федоров — Равня-яя-яйсь… Смирно!
Прощальное прохождение. Оркестр взрывается «Прощанием славянки». Лейтенант Балаганский благодаря своему росту — в первой шеренге крайним справа. По нему равняется вся «коробка» роты, нужно следить боковым зрением, чтобы не отклониться с линии ни влево, ни вправо. И еще он видит родителей — стоят в первом ряду, отец улыбается, мама вытирает глаза платочком.
— Смирно! Равнение на… право! — командует ротный при приближении к трибуне.
Строевой шаг становится ещё чётче, удары ног сливаются в один, как будто великан в сапогах огромного размера бьет строевой шаг по асфальту. Полковники и генералы застыли на трибуне с поднесёнными к козырькам напряженными ладонями. Звуки «Славянки» вынимают душу. Последнее прохождение по плацу альма-матер…
— Счёт! — командует ротный.
— Иии… — тянут десятки голосов, — раз!
Начищенные до блеска пятаки, зажатые до этого в руках, взлетают вверх, словно салют русскому воинству: «Служим не за деньги!» Золотым дождём монеты со звоном падают на плац, под ноги сзади идущих. Раскатываются по плацу… Так и лейтенанты — разлетятся кто куда: в Оренбург, Омск, Иркутск, а оттуда в такую глушь, в такой затерянный гарнизон, что и на карте не отыщешь среди моря тайги. Потому что стратегические ракеты далеко запрятаны от глаз людских…
Строй расходится. Лейтенанты прощаются с офицерами, обнимаются с родственниками. Малышня — братья, сестры, племянники рыщут по плацу, собирая монеты. Выпускники фотографируются на память — с родителями, невестами, преподавателями… И Георгий включился в этот процесс. Щелк! Щелк! С одной стороны Петр Семенович в парадной форме подполковника авиации, с другой — Мария Ивановна в старомодном черном платье с белым кружевным воротничком.
— Иди к нам, Жорка! — машет рукой Дыгай.
Они с Сизовым, Иващуком и тремя яркими девицами делали снимок за снимком. Но Балаганский идет в другую сторону — туда, где стоит Веселов в гражданском костюме. Это не его праздник. Правда, отец обошел все инстанции и даже написал министру. И дело вроде бы сдвинулось с мертвой точки: обещали восстановить через год. Вроде бы… Сколько было случаев: обещали, обещали, а ничего не делали…
Балаганский подошел к нему, обнял. Ответного порыва не последовало.
— Поздравляю, Георгий! — несколько отчужденно сказал Сергей. — Я подумал и понял, что это не ты на меня стуканул. Ты меня, наоборот, — удерживал, ногой под столом пинал… Это Мишка, сволочь!
— Пойдем с нами на банкет! — искренне предложил Балаганский. — В шесть, кафе «Виктория».
Товарищ покачал головой.
— Нет. Помнишь, как Остап Бендер сказал: «Мы чужие на этом празднике жизни»? Я его сейчас прекрасно понимаю…
Кто-то взял Георгия под руку. Он обернулся — отец.
— Быстро пойдем, Виктор Дмитриевич зовет!
— Зачем? Ты что, говорил с ним обо мне?
— Нет, сам удивляюсь. Подошел офицер, сказал — главком зовет с сыном вместе.
Они пошли к трибуне. Здесь было много офицеров: стояли кучками, оживленно разговаривали, смеялись. Георгий встретился взглядом с обособленно стоящим майором Ивлевым: недавно тот получил повышение и стал начальником особого отдела. Вчера он вызвал свежеиспеченного лейтенанта, поздравил с окончанием учебы, поблагодарил за сотрудничество. Балаганский думал, что это прощание, но неожиданно услышал:
— Твое личное дело по нашей линии я отправил в часть. Как прибудешь, с тобой мой коллега встретится. Может, тебе какая-нибудь помощь понадобится…
Приподнятое настроение моментально улетучилось. На какое-то мгновение Георгия охватил ужас: «Они теперь от меня не отстанут!»
— Так это что, навсегда? — спросил он.
— Ну, что ты помрачнел? — рассмеялся особист. — Вот станешь с нашей помощью генералом, тогда, конечно, с учета снимут. Или когда на пенсию выйдешь.
Сейчас Ивлев безразлично отвернулся, как будто они вообще не были знакомы.
Зато их с отцом беспрепятственно пропустили на трибуну, где генерал Федоров увлеченно рассказывал что-то главнокомандующему и какому-то солидному седовласому мужчине в гражданской одежде.
— А вот мой личный пилот, Петр Семенович, ас из асов! — улыбнувшись, Толстунов шагнул навстречу, пожал руку отцу, потом Сергею. — А про тебя отец много рассказывал. И что характерно: никогда за тебя не просил: ни в Москве оставить, ни теплую должность подобрать!
Генерал-полковник обернулся к начальнику академии.
— А у тебя пятеро незаменимых — в столице без них не обойтись!
Федоров смущенно кашлянул.
— Так просят со всех сторон, Виктор Дмитриевич! Иногда отказать неудобно.
— Неудобно на потолке спать — одеяло падает! — буркнул генерал-полковник.
А гражданский назидательно сказал:
— Вот тут и надо проявлять партийную принципиальность!
Толстунов похлопал Балаганского-младшего по плечу.
— Может, у тебя есть просьбы, пожелания?
Конечно, проще сказать: «Никак нет!» и быть благосклонно отпущенным самым большим начальником в ракетных войсках. Но Георгия будто кипятком обдало.
— Товарищ генерал-полковник, есть просьба!
Федоров даже глаза выпучил: формальный вопрос, неужели непонятно! Куда он лезет, этот юнец?! Какие могут быть просьбы к главкому на трибуне после выпуска? И седовласый удивился. И отец. Даже сам Толстунов не ожидал такого ответа, улыбка исчезла, лицо стало строгим.
— Слушаю, товарищ лейтенант!
— Моего товарища курсанта Веселова отчислили из академии за глупый анекдот. А он отличный парень, учился хорошо и служить хотел. Разберитесь с этим, пожалуйста!
Федоров и штатский переглянулись с таким видом, будто молодой лейтенант громко испортил воздух.
— Не глупый, а антисоветский анекдот! — побагровев, отрезал Федоров.
— Хорошо учиться — мало! Ракетчику партия доверяет ядерный меч, поэтому он должен быть идеологически выдержанным! — сказал штатский, и Георгий понял, что это какой-то партийный начальник.
Главком повернулся к начальнику академии и резко сказал:
— Лейтенант не за себя просит, не теплое местечко в Москве выбивает! О товарище беспокоится! Завтра же доложите мне дело этого Веселова!
— Есть, товарищ главком! — принял строевую стойку Федоров.
— Я разберусь, товарищ лейтенант! — сказал командующий. — Обязательно разберусь. Счастливой службы!
— Ну, ты даешь, — сказал отец, когда они спустились с трибуны.
— Осуждаешь?
Вместо ответа Петр Семенович крепко обнял его за плечи.
Дорогу им загородил плотный подполковник — бывший начальник курса Харитонов.
— Балаганский, напоминаю: праздничный банкет состоится в кафе «Виктория», приглашаются родители, родственники, жены и лица к ним приравненные!
— Помню, помню, Иван Петрович! — радостно отозвался Георгий. У него будто гора с плеч свалилась.
Глава 4
Военная хитрость
19 октября 1982 года
Москва, Кремль
В коридорах Кремля генеральные конструкторы Усов и Головлев чувствовали себя неуютно. Даже Звезды Героев и медали лауреатов Ленинских премий (у Усова таких было две) не помогали сохранить обычную уверенность создателям мощнейшей ракеты в мире и системы, обеспечивающей ответный удар в случае успешной ядерной атаки противника. Конструкторские бюро, чертежи и формулы, научные споры, пыль испытательных полигонов и спёртость бетонных бункеров были для них более привычны. Но министр обороны приказал присутствовать — мало ли какие вопросы могут возникнуть: технические, военные, всякие… И на любой вопрос Хозяин должен был получить исчерпывающий и компетентный ответ.